Аль-Кирмани, Хамид ад-Дин. Успокоение разума   (введение, перевод с арабского и комментарии А.В.Смирнова). Москва, Ладомир, 1995.

пояснения

вверх

Мы скажем: величие, великолепие, мощь, вознесенность, достоинство, слава, возвышенность, ликование, сияние, блаженство и радость всякой вещи таятся в ее втором совершенстве, оное же либо субстанциально, либо акцидентально. Акцидентально второе совершенство, например, царей, ибо заключено в их подданных, войске, богатстве, убранстве, красоте и искусстве управления; оно столь велико, что от него захватывает дух,– однако ж великолепие, слава, радость и блаженство, заключенные в субстанциальном втором совершенстве, больше оного. Поскольку второе совершенство Творения, кое есть Первое Сущее, субстанциально (а вовсе не [достигается] посредством иного), то и его величие, мощь, вознесенность, слава и самостное блаженство и ликование не поддаются описанию и превышают всякую нашу радость. Ведь все беспредельно высокое, бестелесное в царстве Творения есть кладезь предельного {101} блаженства и радости, и его услада, благоденствие, радость и красота таковы же в сопряжении с оными, сущими в нашем телесном царстве Природы, как те (то есть сущие в царстве Природы) – в сопряжении с сущими в мире зарождающемся, так что состояния сии Первого Сущего «не зрело око, и не внимало им ухо»(1), как сказал о том глаголющий (да благословит его Бог!).

Кроме того, блажен и радуется постигающий совершенное, доброе и красивое, видящий, что устроено бытие вещей с оным в согласии, а не в противоречии; чем больше постигаемое вобрало в себя совершенства, красоты, убранства, великолепия, доброустроенности и блеска, чем более совместимо оно с постигающим его, тем больше радости приносит оно постигающему, и тем более явно ликование его. Поскольку же Творение, кое есть Первый Разум, является пределом совершенства, великолепия и красоты, ибо оно – первое в бытии, поддерживающая причина, к коей восходит все сущее, а его самости ничто не уподобится в совершенстве и красоте, и нет ничего ему более близкого и соответствующего, нежели его самость, причем постигает оно самость своей же самостью, то отсюда вытекает, что ликование и блаженство, испытываемые им от своей самости, столь же велики, как и от в его самости, что их вызывает, так что превосходит это всякое описание. Да славится великий Творец его, да славится Создавший его столь величавым, Тот, от Кого произошло сие сущее и кроме Которого нет бога!

Первое Сотворение (кое есть Творение полное и совершенное), несмотря на оную полноту и совершенство, совершенно не знает Того, от Кого проистекает его бытие, и не разумеет Его; бесплодна всякая такая его попытка, и уразуметь в том может оно (поскольку само оно – наисовершеннейшее и высочайшее) лишь то, что в своей же самости нашло и из оной извлекло,– лишь формы самости своей найдет оно, отойдя в изнеможении, зная, что это ему не по силам (так же точно любой из нас, возжелай он схватить пригоршню воды, будет взирать лишь на пустой, плотно сжатый кулак – собственную ладонь, но никак не воду, поймает он; или если захочет прихлопнуть, как бабочку, солнечный луч или зажать его в руке, не получит желанного, но скорее обратное), ибо оно есть действие Его, творение Его. А действиям свойственно покидать того, от {102} кого они проистекают, так что лики их, когда они суть, обращены не на действующего, но на собственные самости, подвергающиеся воздействию, дабы к оным прилепиться и их сохранить, ведь если бы лики действий были обращены к действующему вместо действия, то они не проистекали бы в бытие, а напротив, исчезали бы с арены бытия. Поскольку же творение является действием и чистым бытием, а лик его обращен на то, чтобы ему быть сущим, тем самым оно отстранено от Того, Кто вне его самости и от Кого оно вышло на арену бытия. Так ему не дано узреть и объять Его, а потому оно – в смятении (мутахаййир); а будучи в смятении, томится оно узреть Его, дабы объять. Однако не дается ему это, и сия неспособность окутывает его как покрывало: оно в таком же смятении, как желающий схватить пригоршню воды, как томящийся желанием поймать солнечный луч(2).

Кроме того, разумам свойственно разуметь собственные самости оными же и воздействовать на свои самости оными же. Коли это так, то не могут они разуметь, обнимая, то, что вне их и от чего проистекает их бытие. Ведь объять то, что вне их, они могут, лишь выйдя за пределы своих самостей, а выйдя за оные пределы, они уже не суть разумы, а когда они не суть разумы, они невежественны; а коль скоро, выходя за пределы своих самостей, они перестают быть разумами и становятся невежественными, то они, будучи разумами, не могут разуметь находящегося за пределами своих самостей. Посему Первое Сотворенное, кое есть Первый Разум, не разумеет Того, Кто вне его, своего славного Творца. Поскольку же оно сие не разумеет, то оно – в смятении (хайра); оно знает о своей самости не более того, что она сотворена, но не знает Того, от Кого она получила бытие, о Ком она в смятении.

Итак, неспособно оно уразуметь Того, от кого [проистекает] его бытие, и постичь Его, и находится в смятении, однако же не вследствие ущербности своей самости, как то имеет место в отношении наших самостей, когда мы в неведении о неизвестном нам, но потому, что Всевышний превыше всякого постижения и охвата разумом, ибо постижение для постигающего означает, что оно обращается к познаваемому, ища в нем, чем его можно описать и охарактеризовать. И вот, разумам это мучительно тяжело и невозможно, они находят в том свое смятение и бессилие. {103} Точно так же взгляд наш не выдерживает встречи с солнечным диском не потому, что неспособен к постижению, но потому, что такова уж оность солнца: оно ослепляет направленный на себя взгляд, так что тот оказывается неспособным выдержать его сияние и, ослабевший, отворачивается.

Итак, Первый Разум в томлении и смятении, не способен постичь Того, от Кого [проистекает] его бытие. Подтверждение тому найдем мы и в божественном предании, и в толковательных рассуждениях, запрещающих вести речь о Творце, ибо сказал пророк (да благословит Бог его, и род его!) сподвижникам своим: «Говорите о тварях, но не говорите о Творце». Он (да благословит его Бог!) знал, что сей предмет недоступен разумам, обращение же к нему плодит одни сомнения и уподобления (Бога сотворенному.– А.С.), несущие душе погибель (да охранит вас Бог!).

Кроме того, оно – величайшее имя и величайший поименованный. А именно многочисленны имена, коими в телесном мире (то есть в царстве Природы) называют Всевышнего, однако величайшее из них, подобающее лишь Ему одному и никому другому, есть Бог. Притом наидостойнейшее из Его имен есть передающее тот смысл о Поименованном, с которым согласуется сущее от Него, о котором заявляет оно естеством своим и на которое указует состоянием своим. Сие же имя (т. е. «Бог» – аллах.– А.С.) передает смысл «страстной увлеченности» (ильханийя), то есть томления, и «растерянности» (валях), то есть смятенности (ведь если кто-то томится страстью, о нем говорят, что он «сильно увлечен», а о смятенном – что он «расстроен» и «сбит с толку»). А значит, сие имя в двух его смыслах есть по праву имя Творения, кое есть Первое Сущее, ибо в нем наличествуют сии два смысла: томление по Тому, от Кого его бытие, и смятенность в отношении Него. Итак, поскольку сие имя с находимым в нем смыслом по праву его и имя сие – величайшее, а поименованный им – величайший, то томление и смятенность в нем установлены. Велик Бог, вознесенный над атрибутами, велико и прекрасно творение Его; нет бога кроме Него; к Богу взываю и на Бога уповаю во всем: лишь Он дарует крепость и силу. Бог – наше довольство: Он надежный защитник; прекрасен Этот покровитель, прекрасен Этот заступник!

(1) Хадис.

(2) Эти строки представляют собой практически дословные параллели с суфийскими образами смятения и томления. Существенная разница, однако, состоит в том, что в суфизме «растерянность» (хайра) считается необходимой предпосылкой истинного познания Бога, а «томление» (шавк, иштияк) – атрибутом истинной любви, в которой Бог открывается любящему как познаваемый, тогда как аль-Кирмани утверждает абсолютную непознаваемость Бога.