Аль-Кирмани, Хамид ад-Дин. Успокоение разума   (введение, перевод с арабского и комментарии А.В.Смирнова). Москва, Ладомир, 1995.

пояснения

вверх

Мы уже говорили, что, поскольку сущее множественно, каждой вещи дано имя, ей соответствующее и на нее указывающее, Первый Разум же (то есть Первое Сотворенное), будучи произведен из ничего, получил имя Творения, ибо является самостью действия, излившегося в бытие от Всевышнего без чего-либо, что было бы подобно материн в самостях сущего. Мы показали также, что знание того, как совершилось творение, скрыто покрывалом, которое разумы не в силах приподнять, ибо такового не содержат их самости, и, стремясь постичь это, они должны перестать быть разумами; когда же перестают они быть разумами, утрачивается их самость, чем доказано, что способ творения не таков, как способ эманации, которую постигли светозарные умы и о которой нам сообщили. Ведь будь способ творения подобен способу эманации, то творение было бы эманацией, а эманация – творением, а значит, ранее показанное свидетельствует, что эти способы не подобны.

Эманация – это ненамеренное самопроизвольное действие (инфи'аль), а также бытие, возникающее от самости, соединяющей две вещи: она и объявшая, и объятая. Такая {113} самость, узревая себя и испытывая самоликование, озаряется (тушрак), и вот от той двойственности вне сей самости возникает нечто, утвержденное так же, как утверждена и та самость. А именно Творение (то есть Первое Сотворенное), как мы ранее показали, будучи пределом всех превосходных качеств, является самостно живым, самостно могущим, самостно знающим, оно совершенно и вечно, оно есть разум и разумеющее и прочее; и вот, самость его вследствие своего могущества объяла сама себя, а объяв, узрела и уразумела; так его самость (коя есть разумение) стала саморазумеющей и саморазумеемой. Притом в сем осуществлении своего полного могущества оно не встретило никакого препятствия, ни внешнего, ни самостного; увидело оно самость свою и полюбило ее, узрев, что оно – Первое в бытии, что ему ничто не предшествует, что оно – та поддерживающая причина, с которой связано бытие всего сущего, что оно – предел сияния, света, блеска, славы, вознесенности, величия, великолепия, могущества и красоты, чистое действие, явившееся в бытии без всякого посредника меж ним и Всевышним.

Узрев все это, величайшее самостное блаженство испытало оно, а ликование его было несравненно больше того, что зарождается в наших душах, когда мы постигаем искомое и стяжаем любимое. И по причине этого блаженства, озарившего самость его (когда оно, возрадовавшись, объяло свою самость, уразумело и узрело ее), изошло от него сияние света. Наподобие этого случается, когда по причине душевной радости от обладания предметом страсти или встречи с предметом любви румянец, прежде таившийся в глубинах тела, прихлынет вдруг к щекам, проступив по коже. Только сей румянец не выходит за пределы той самости, в которой явился, и проникает из глубин тела не далее, чем кожа лица, по причине внутренних препятствий и бессилия той самости; иное дело – сей свет, ибо самость, из которой исходит его сияние, свободна от всяких препятствий и обладает полным могуществом в отношении ее покидающего, сияющего света: он утверждается вне ее, незыблем, как и его поддерживающая причина.

Подобно тому солнце озаряет поверхность воды или хорошо отполированного зеркала исходящими из него, самостоятельно сущими лучами: лучи эти всегда есть, пока есть лучезарное солнце. Если представим себе, что солнце {114} навеки остановилось неподвижно в одной точке небосвода, продолжая озарять вечно пребывающую поверхность зеркала или воды, то и истекшие от него лучи будут вечно сиять. Только самость Творения (то есть Первого Разума) лучезарна гораздо более солнца, самость его гораздо чище поверхности воды или зеркала, а красотой и великолепием превосходит все, что великолепно и красиво. Как солнце видит поверхность зеркала и озаряет ее, так и Первое Сотворенное (кое есть Первый Разум) узревает и уразумевает свою самость, объяв ее; как зеркало сияет светом солнца, так же и самость [Первого Разума]разумеема и испускает свет; как лучи существуют вне зеркала, отразившего вовне блиставший на нем свет солнца, таки эманировавшее существует вне Первого Разума; как солнце и зеркало суть одна самость и одна вещь с точки зрения телесности, так и Разум и разумеемое суть одна самость и одна вещь; как солнце благороднее и выше озаренного [им] зеркала, хоть они и суть нечто единое как телесные самости, так и самость Первого Разума как разумеющая и разумение выше, нежели она же как разумеемая, хотя она как сотворенная и едина.

Итак, эманация – это сияние исходящего из самости Сотворенного (кое есть Первый Разум) незыблемого света, такого, как мы то показали.

Нечто подобное случается и с некоторыми разумами в царстве Природы, когда они устремляются (инби'ас) к актуальности и обретают второе совершенство во времени. А именно, души глаголющих (да благословит их Бог!), ставшие чистыми разумами, вначале все еще пользуются чувствами как орудиями, улавливая и добывая знания вовне, пока не откажутся от их поддержки, когда уж станут довлеть им сияющие в них светы мира Святости. Тогда душа, прежде обслуживаемая чувствами, доставлявшими ей знания, сама поставит на службу им свою силу, соединившись с источниками сияния и света, оглядывая свою самость чрез призму ею запечатленных форм: она показывает им (чувствам.– А.С.) свою мощь и силу, они же передают вовне осуществившиеся в ее самости и возросшие чрез запечатление форм силы души.

Принять форму передаваемого вовне душа заставляет общую силу, а именно [силу] представления, которая принимала от чувств формы сенсибельного (а они к ней ближе {115} всего) и передавала их душе. Сила представления с возрастанием силы в мыслящей самости начинает передавать вовне так же, как ранее получала извне формы и переправляла их душе, и тогда сила представления придает воздуху образы так же, как ранее обретала образы от него: чувство видит нечто явленное, и сия явленная форма есть эманация души, взошедшей на ступень разумов и обретшей второе совершенство; притом эта форма существует в обратном порядке, нежели образующиеся в самости путем чувственного восприятия. Там нечто улавливается и передается внутрь, формируя душу, эманация же проистекает от разумов глаголющих (да благословит их Бог!) изнутри вовне, осуществляя чувство.

Такое же точно обращение совершаем и мы, если хотим убедиться, что в определении схвачена истина вещи: обратив определение и увидев, что и обратная его форма верна, мы знаем, что это и есть искомое определение. Например, мы говорим: «Тело – это то, что имеет длину, ширину и глубину»; стремясь к уверенности и познанию истины, мы обратим это и скажем: «Все, что имеет глубину, ширину и длину, — тело»; и вот, если при обращении подтвердился начальный смысл и ничто из него не оказалось ложным, мы обретаем уверенность в его истинности и знаем, что это и есть его (тела.– А.С.) естественное определение. Или же, например, мы говорим: «Человек – живое, глаголющее, воскрешаемое вторым воскрешением [существо]»,– стремясь к уверенности и познанию истины, мы обратим это и скажем: «Всякое воскрешаемое вторым воскрешением, глаголющее, живое [существо]– человек»; и вот, если при обращении подтвердился начальный смысл и ничто из него не оказалось ложным, мы обретаем уверенность в его истинности и знаем, что это и есть его (человека.– А.С.) естественное определение. Ведь если формулировка не является обращаемым, при присоединении к ней слова «все/всякий», определением (так что смысл ее отличается от искомого истинного), то она не соответствует [определяемому] и не берется в качестве его определения. Предположим, мы скажем: «Всякий человек – живое [существо]», а затем задумаемся, действительно ли это – естественное определение человека; тогда мы обратим его: «Всякое живое [существо]–человек» – и увидим, что смысл этой формулировки не соответствует первому изречению, ибо {116} присоединяет к человечности то, что человеком не является: так мы узнаем ложность этого высказывания и не принимаем его в качестве определения человека.

Вот так же и познанное глаголющими (мир им!) о мире Единства, форма чего заблистала в их святых душах, знания, уловленные ими чрез снизошедшие на них светы Царствии, то, что обратилось изнутри вовне (то есть из самости души перешло в чувство, кое есть для нее внешнее) и предстало им в образе – то есть неколебимая и не подлежащая сомнению истина. О том же, что не обращается и не предстает чувству, они (хотя бы и верили они в это) не выносят окончательного суждения, но ожидают, какие эманации случатся в их самостях от божественной силы,– ибо нечто может предстать пред ними в образе только от той силы. Это принадлежит к разряду внушенного откровения (вахй),о чем мы поведем речь исчерпывающе в должном вместе с Божьей помощью и с благословения Его наместника(1).

Далее дело обстоит так же, однако в том, что касается небесных границ (сущих в царстве Творения), речь идет о первой эманации, вневременно соединяющей оба совершенства; это и есть предельная степень совершенства разумов, и этим же человек царства Природы, переходящий из потенции в акт, отличен(2) от человека – приближенного Ангела, сущего посредством первой эманации в царстве Творения(3). Хвала Богу, Который вел нас, а иначе и не найти нам дороги; хвала преемнику Его (да благословит его Бог!); к Богу взываю и на Него уповаю: Он о рабах Своих зоркий попечитель.

(1) К этой же теме аль-Кирмани возвращается в VII, 14.

(2) ...отличен...– в оригинале употреблен глагол с более сильным звучанием: янфасыль, т.е. отделен, отлучен.

(3) Душа переходит из потенции в акт и становится разумом благодаря «второму воскрешению» (напомним, «воскрешение» и «эманация» выражаются одним термином). Таким образом, обычные люди обретают второе (конечное) совершенство по истечении определенного срока, тогда как Первый Разум обладает обоими изначально.